Коллективизация в Удмуртии

Коллективизация сельского хозяйства является одной из важнейших страниц российской истории XX века. В ходе нынешней переоценки нашего исторического прошлого высказываются разные, нередко диаметрально противоположные точки зрения об этом процессе, но одно представляется несомненным: разрушение многовекового крестьянского уклада и создание новых производственных отношений в деревне самым радикальным образом изменило облик России и Удмуртии.

В фонде обкома ВКП(б) Центра документации новейшей истории Удмуртской Республики сохранилось большое количество материалов, позволяющих подробно рассмотреть процесс коллективизации в Удмуртии. Наибольший интерес представляют протоколы заседаний руководящих партийных органов, отчёты и докладные записки руководителей бригад и уполномоченных обкома в адрес Вотского обкома ВКП(б), а также письма коммунистов и крестьян о “перегибах” в коллективизации.

В своей истории Удмуртия, как часть Вятского края, никогда не знала помещичьего землевладения и крепостничества в его классической форме. Вятские крестьяне в Российской Империи относились к категориям государственных и дворцовых крестьян и получили свободу ещё в начале XIX века, на пол-века раньше большинства российских крестьян. Особенности национальной окраины империи обеспечивали сохранение в удмуртской деревне форм общинного устройства, а сложные условия земледелия не давали возможности серьёзного обогащения отдельных представителей крестьянства. Поэтому, к моменту коллективизации в крестьянской среде Удмуртии не произошло сколь-либо заметного расслоения. Никаких кулаков в удмуртской деревне не было – в октябре 1928 г., отвечая в ЦК ВКП(б) на прямой вопрос о кулаках, ответственный секретарь обкома ВКП(б) Егоров сказал: "Точных разграничений кулацкой группы от зажиточной нет. Всё это условно".^[1]

Началу широкомасштабной коллективизации в Удмуртии предшествовали события осени 1928 – весны 1929 гг., вызванные как общероссийскими явлениями (хлебозаготовительный кризис 1928 г.), так и событиями местного характера ("Лудорвайское дело"). Проведённой ЦК ВКП(б) осенью 1928 г.,после “Лудорвайского дела”, проверка деятельности Вотской областной парторганизации констатировала "рост влияния верхушечных слоёв деревни, особенно кулачества", отсутствие у партии "бедняцкой опоры в деревне" малочисленность и слабость деревенских организаций ВКП(б) и ВЛКСМ(одна партячейка приходилась на 7-8 сельсоветов), засорённость деревенского аппарата “классово чуждыми элементами”, связь его с "кулаками, торговцами, попами"^[2]. По указанию ЦК, в январе-мае 1929 г. в удмуртских сёлах было проведено ряд широкомасштабных кампаний: переделы земли в пользу беднейших слоёв деревни, ликвидация хуторов, чистка советского и кооперативного аппарата от "чуждых элементов".

В этих кампаниях впервые были использованы так называемые рабочие бригады. Решение ЦК ВКП(б) в октябре 1928г. обком ВКП(б) направить в деревни “на временную работу ... ряд ответственных работников и передовых рабочих с завода” с целью “оживления работы” деревенских парторганизаций.^[3] В соответствии с этим решением, в декабре 1928 г. было сформировано 25 бригад в составе 184 человек,147 из которых составляли рабочие Ижевских заводов.^[4] Перед отправкой в деревни они прошли в обкоме ВКП(б) 30-дневные курсы бригадиров, преподавателями на которых выступали сотрудники обкома ВКП(б). Основное внимание на данных курсах уделялось изучению трудов классиков марксизма и последних решений партии по вопросам сельского хозяйства. Лишь 6 часов из 172 отводилось на ознакомление с основными чёртами сельскохозяйственного производства.^[5]

Целью бригад в деревне было заявлено "помочь партийным ячейкам деревни правильно практически разрешить основные задачи, стоящие перед ними"^[6], но, как констатировал инструктор Нижегородского крайкома ВКП(б),из-за того, что "парторганизации в деревне по существу нет", вся тяжесть кампании первой половины 1929 г.легла "на плечи посланных рабочих бригад"^[7]. И бригады с этой задачей справились. Но ответственный секретарь обкома ВКП(б) Егоров отмечал и отдельные недостатки - на пленуме Вотского обкома ВКП(б) в марте 1929 г. он указывал на то, что бригадиры либо совершенно не находят в сёлах кулаков, либо скопом записывают в кулаки чуть ли не всю деревню, за исключением последних лодырей, а также "наплевательски относятся к революционной законности" и "забывают, что теперь не 18-й год" ^[8].

В отчёте обкома ВКП(б) о работе бригад (август 1929 г.) отмечалось, что "крупнейшей политической ошибкой, общей всем бригадам, является недооценка середняка", что бригадиры "причисляли к кулакам всех, кто выступал против проводимых мероприятий", что "в ряде мест бригады подменяли собой все местные организации".^[9] Причиной таких ошибок являлось незнание большинством бригадиров фактической, а не преподанной на курсах в обкоме ВКП(б) социальной обстановки в деревне, стремление их к скорейшим, революционным преобразованиям.

Широкомасштабная коллективизация в Удмуртии, как и во всём Советском Союзе, началась летом 1929 г. Под большим напором бюро обкома ВКП(б) XII областная партийная конференция в июле 1929г. приняла цифру в 30% коллективизированных крестьянских хозяйств Удмуртии к концу 1933г.(часть делегатов партконференции называла эту цифру “абсурдной”)^[10], дав старт массовому процессу. Областные газеты заполнили восторженные рапорты о появлении новых колхозов и заметки о злобных происках “кулаков”.

На 1 ноября 1929 г. в ВАО было коллективизировано 12,5% крестьянских хозяйств. Успехи окрылили партийных руководителей Удмуртии, обратившихся к секретарю Нижегородского крайкома ВКП(б)(в тот период времени ВАО входила в состав Нижегородского края) А.А.Жданову с предложением сделать свою автономию образцовым полигоном коллективизации в крае.^[11] Теперь, коллективизация в Удмуртии должна быть завершена к концу 1930г.

Ведущую роль в процессе коллективизации играли всё те же рабочие бригады. Всего зимой 1929/30 года в сёлах Удмуртии работало 948 бригадиров.^[12] Но лишь 58 из них были рабочими Ижевских заводов. Это объясняется тем, что осенью-зимой большинство членов бригад (670) формировались ёроскомами ВКП(б).^[13] Так, Нылги - Жикьинский ёроском мобилизовал в бригады - из расчёта один человек на одну деревню - 82 человека, в том числе 24 учителя, 16 профсоюзных работников, по 15 - сотрудников ёроскомов ВКП(б) и ВЛКСМ. Перед отправкой в деревню они прошли 2-дневные курсы в ёроскоме.^[14]

Несмотря на официально заявленную задачу “помогать” местным партийным и советским органам в проведении коллективизации, бригады на местах фактически подменяли собой эти органы, решительно проводя в жизнь руководящие указания ЦК и обкома ВКП(б).Отмеченные весной 1929г. партийными властями недочёты в работе бригад в осенне-зимний период приобрели ещё большие масштабы, что связано с худшей подготовкой бригад и ослаблением контроля за их деятельностью со стороны партийных органов. Письма и жалобы крестьян рисуют яркие примеры "работы" бригадиров. Так, нижегородский рабочий Шаудин записывал в колхозы в Кезском районе таким образом: "пришел на собрание, вынул из кармана наган, положил на стол, затем чистый лист бумаги и обратился к собранию крестьян с речью:

-Товарищи-крестьяне. Вот Вам две дороги: одна к социализму - путь к нему через колхоз, а вот дорога к капитализму - это, кто не хочет идти в колхоз. Поняли ...

В жутком молчании остались собравшиеся.

- Ставлю на голосование: Кто в колхоз - поднимите руки.

Подняли все.

Разумеется, такие террористические методы государства, не могли не встретить сопротивления со стороны крестьян. Так, 25 января 1930 г., на собрании в селе Архангельском Святогорского (ныне - Красногорского) района, выступил деревенский грамотей, бедняк-старообрядец Прохоров и сказал секретарю райкома: ”Рабочие пришли в деревню и сеют вражду между крестьянами”. Секретарь, разумеется, приказал его тут же арестовать, но крестьяне не дали этого сделать. Были и крестьянки, с вилами прогонявшие из сёл уполномоченных, приехавших “обобществлять” их родных бурёнок. А наиболее решительные извлекали из погребов запрятанные с гражданской винтовки и стреляли в бригадиров и деревенских активистов, в большинстве своём рекрутировавшихся из того слоя деревенского населения, который в двадцатые годы даже некоторые партийцы именовали не иначе как “лодырями”.^[16]

Обком буквально терроризировал местные парторганизации категорическими “требованиями” об ускорении коллективизации, выбросил следующие лозунги: ”Даёшь коллективизацию на 100%”;”При коллективизации не должно быть недогибов, отбирай у кулака поголовно всё” и т.п.^[17] В начале 1930г. принимается решение о создании колхозов-гигантов. Каждый такой колхоз должен был объединить всех крестьян одного района и производство в них организовывалось по типу промышленного предприятия. В таких колхозах-гигантах планировалось обобществления всего производственного имущества крестьян, в том числе и их скота. Протестуя против этого, крестьяне ломали сельскохозяйственный инвентарь, забивали лошадей, быков, коров и др. животных. Поголовье крупного рогатого скота и лошадей в ВАО снизилось с 72 голов на 100 жителей в 1929 г. - до 55,8 в 1930 г. ^[18]

В ответ на сопротивление деревни, партия, обвинив в сопротивлении всё тех же “кулаков”, в январе 1930г. обрушила на деревню раскулачивание. Процесс быстро вышел из-под контроля и приобрёл, как писало Нижегородское ОГПУ, ”массовый стихийный характер”, превратившись, по сути дела, в открытый грабёж. В Кезском районе "бригадиры ездили по деревням с милицией, по ночам собирали бедняков деревни, выявляли сильные хозяйства и, не разбирая кулацких признаков, раскулачивали без решения бедняцкого собрания ... Все под угрозой раскулачивания писались в колхоз".^[19] Зимой-весной 1930 г. в Удмуртии было раскулачено 5138 крестьянских хозяйства, план по раскулачиванию был перекрыт в полтора раза.^[20]

Одновременно удар наносился и по православной церкви. По всей области закрывали церкви, священников “раскулачивали” и отправляли на лесозаготовки. Бедняцкое собрание села Ягул Ижевского района постановило, чтобы все жители села вынесли свои иконы на площадь и сожгли.^[21] А вышеупомянутый бригадир Шаудин закрывал церковь в дер.Верхний Лып так: вызвал к себе священника, отобрал у него ключи и запер ими церковь.^[22]

К 20 февраля 1930 г. по ВАО было коллективизировано 85,7% крестьянских хозяйств. Но одновременно резко возросла социальная напряжённость в деревне, сводки ОГПУ становились всё тревожнее. Уже в феврале 1930 г. в обком ВКП(б) поступали письма рядовых коммунистов, пытавшихся обратить внимание своих руководителей на творящийся беспредел. Эти честные люди были уверены, что “так искажать директивы партии могут только провокаторы и контрреволюционеры”.^[23] Но областные вожди предпочитали закрывать глаза, требуя от своих подчинённых ускорения темпов коллективизации. Одному партийцу, обратившемуся к нему с жалобой, секретарь обкома ВКП(б) В.Г.Егоров ответил, что он “занимается обывательщиной и вообще говорит так, как будто бы он не большевик”.

Форсированная коллективизация закончилась 2 марта 1930 г. со статьей И.В.Сталина "Головокружение от успехов", опубликованной в центральных газетах.. Большая часть партийной верхушки СССР была уверена, несмотря на поступавшие с разных концов огромной страны вести о разгорающихся крестьянских восстаниях, в том, что всё идёт по плану. С большим трудом Иосиф Виссарионович смог добиться у оргбюро ЦК ВКП(б) разрешения на выступление в прессе с мягкой критикой “некоторых недостатков”. И, нарушив это решение, выступив с жёсткой критикой "перегибов". За статьёй последовали постановления ЦК ВКП(б) об исправлении этих перегибов.^[24]

Местные партийные власти были потрясены такой резкой сменой партийного курса и на некоторое время погрузились в оцепенение. Удмуртское областное руководство вышло из него лишь в конце марта 1930 г., после массовых беспорядков в Юкаменском, где 29 марта толпа в 300 человек с криками: ”Ура!” обезоружила милиционера и требовала открыть церковь.^[25]

По районам снова отправились уполномоченные - теперь исправлять “перегибы”.

Начался массовый выход крестьян из колхозов. На 10 апреля в колхозах ВАО оставалось лишь 26% крестьянских хозяйств^[26], а к 20 августа 1930г. - 14,2%. ^[27] Более половины, а в некоторых районах - и до 70 % “раскулаченных” было восстановлено в своих правах. Вновь открыты практически все церкви.^[28]

Весной 1930г. провалилась первая попытка “социалистического переустройства” сельского хозяйства. Перед явной угрозой социального взрыва, власти СССР временно отступили, перейдя к долговременной осаде деревни. В новой стратегии коллективизации большое внимание уделялось экономическим рычагам давления на крестьянство. Летом 1930г., в целях укрепления партийного влияния в деревни и проведения государственной политики на селе, создаются первые машинно-тракторные станции(МТС).

Новое наступление на деревню партия развернула осенью 1930 г., теперь, под флагом хлебозаготовок. При том условии, что урожай 1930 г. был даже немного меньше урожая 1929 г., план хлебозаготовок был увеличен в пять раз. Была поставлена чёткая задача – отобрать у деревни (и колхозов, и единоличников) излишки товарного хлеба. В помощь местным партийцам в деревни снова направились уполномоченные обкома и бригадиры из города. "Никаких ссылок на объективные причины, затрудняющие выполнение плана хлебозаготовок, не должно быть" – говорилось в директиве обкома. За невыполнение плана хлебозаготовок исключали из партии, по словам одного из бригадиров, местные работники "работали так, как человек, которому приставили к виску револьвер". ^[29] Во всяком сопротивлении крестьян таким хлебозаготовкам видели "кулацкую пропаганду". Одной из основных задач бригадиров было выявление "кулаков" и уничтожение их как класса. Делалось это по простой схеме – на хозяйство, объявленное кулацким, накладывались заведомо невыполнимые планы по хлебозаготовкам, за их невыполнение – накладывался денежный штраф(в условиях запрета на свободную торговлю хлебом денег у крестьян просто не было), а в случае его невыплаты имущество крестьянина конфисковывалось.^[30]

Крестьяне сопротивлялись, некоторые даже старались бить "противника" его же оружием. Так, один бригадир жаловался, что в Юкаменском районе один кулак, ныне восстановленный, "за время его ликвидации, как кулака, изучил Ленина вдоль и поперёк, знает каждую страницу" и вовсю оспаривал на собраниях слова бригадира, цитируя Вождя – "по Ленину только и говорил"^[31].

План хлебозаготовок был выполнен, хотя в деревнях практически не осталось хлеба. Так, в колхозе "Пролетарий" в Можгинском районе после выполнения плана хлебозаготовок осталось по 122 пуда хлеба на хозяйство – т.е. 1952 кг на семью из 7-8 человек, а ведь надо было ещё что-то сеять весной!^[32]

Попутно с борьбой за хлебозаготовки началось продвижение и коллективизации. В решении ЦК ВКП(б) от 26 сентября 1930 г. о новых мерах по коллективизации особо указывалось на недопустимость каких-либо административных мер давления на крестьян. Новые колхозы должны были создаваться в размерах одного сельского населённого пункта. Процент коллективизации в Удмуртии вырос с 14,3 на 1 июня 1930 г. до 21,8 на 1 января 1931 г.^[33] На основании этих достижений, пленум обкома ВКП(б) в январе 1931 г. определил цифру коллективизации к концу 1931 г. в 35 %, а окончание сплошной коллективизации – концу 1933г.^[34]

Но эти цифры, как и все планы коллективизации, были быстро перевыполнены. На 10 июня 1931 г. было коллективизировано 44,5 % крестьянских хозяйств^[35], а к 1 октября 1931 г. – 54%^[36]. Параллельно проводилось выселение кулаков из области. 28 февраля 1931 г. бюро обкома приняла решение о выселение кулаков из деревень и сёл, в которых количество коллективизированных хозяйств достигло 70 %. В марте 1931г. из области было выселено 250 крестьянских семей.^[37]

В июне 1931 г. новое выселение кулаков проводилось уже по линии Нижегородского ОГПУ.^[38]

Благодаря мерам властей, сопротивление крестьян значительно ослабело. Хотя ОГПУ отмечало весной 1931г. в Шарканском, Алнашском, Вавожском районах "попытки к организации бандитских политических шаек и групп"^[39], а в Вавожском районе был убит председатель колхоза "Красный Октябрь" Фадеев, став последней официальной жертвой со стороны властей в ходе коллективизации.^[40]

Но одновременно со всеми этими успехами партийные власти начали фиксировать опасное явление. Загнанные в колхозы крестьяне просто не желали работать. Зачем работать – если государство всё равно всё отберёт? В июне 1931 г. первый секретарь обкома ВКП(б) Темкин говорил на пленуме обкома, что в колхозах "господствует подёнщина, поедацкий принцип уравниловки в труде", приводил примеры, когда после уборки полей колхозниками, единоличники с тех же полей "собирали дополнительно не очень плохой урожай".^[41] Один бригадир на совещании в обкоме по итогам весеннего сева 1931 г. рассказывал, что весь колхоз праздновал пасху, потом 1 мая, "подошёл другой день воскресенья, начали праздновать и такое". Только бригадир смог заставить колхозников прекратить праздновать и "начать пахать"^[42]. В декабре 1931 г. второй секретарь обкома ВКП(б) Ельцов констатировал, что в колхозах "качество уборки плохое" – десятки гектаров посевов хлеба, овса, льна ушли под снег неубранными.^[43]

В очередную компанию по хлебозаготовкам осенью 1931 г. обкомом ВКП(б) были поставлены перед снова направленными в деревни уполномоченными две официальные задачи: "Ни одного центнера хлеба частнику" и "До одного выявить кулацко-зажиточные хозяйства". Число кулацких хозяйств в Удмуртии обком определил в 2,7%.^[44] К ним применялся тот же метод установления невыполнимых планов по хлебозаготовкам. Как всегда, в случае, когда план по кулакам спускался сверху, на местах в кулаков зачастую записывали середняков и даже бедняков. В результате, XIV областная партийная конференция смогла рапортовать о том, что в Удмуртии, в основном, закончено ликвидация кулачества, как класса.^[45]

Но весной 1932 г., в условиях выполнения плана хлебозаготовок, в Удмуртии обнаружились признаки недоедания у сельского населения. Секретари райкомов сообщали в обком, что в некоторых сёлах пища крестьян на 70 % состоит из "суррогатов".^[46] На этой почве резко выросло недовольство крестьян властью. Заявления о выходе из колхозов, как писал секретарь Карсовайского райкома ВКП(б) Тронин, "поступают целыми пачками". В результате, в марте-мае 1932 г. распался 41 колхоз, а процент коллективизированных хозяйств впервые с 1930 г. снизился – на 4,5%.^[47]

Но это было всего лишь небольшое отступление на уверенном пути вперёд. К концу 1932 г. из партийного лексикона исчезает слово "кулак". Теперь в деревне есть только колхозники и единоличники. Причём различия между ними постепенно стираются. Единоличники накрепко привязываются к государству целым пакетом государственных планов и заданий – что, когда сеять, в каких количествах и т.п. В марте 1933 г. облисполком принимает постановление о конфискации имущества и выселении за пределы области единоличников за невыполнение государственных планов и заданий.^[48]

К концу 1933 г. в Удмуртии было коллективизировано 76% крестьянских хозяйств. 12 из 18 районов республики, в которых эта цифра равнялась 90-95%, объявлены районами "сплошной коллективизации". 7 декабря 1933 г. бюро обкома ВКП(б) распорядилось "завершить в основном" коллективизацию в течении 1934 г.^[49] Но к 1 января 1935 г. в Удмуртии было коллективизировано лишь 83% крестьянских хозяйств.^[50]

Но, фактически, деревня была уже поставлена под плотный политический и экономический контроль партийных властей. Поэтому, на этом, завершающем этапе коллективизации, политику партии можно охарактеризовать, как спокойное ожидания того, что единоличники исчезнут "естественным путём.

На 1 января 1937 г. коллективизировано было 92% крестьянских хозяйств Удмуртии.^[51] На 1 сентября 1938 г. в Удмуртии числилось 603 колхоза с 61620 крестьянскими хозяйствами и 871 единоличное хозяйство.^[52]

Это последние официальные цифры, показывающие наличие в Удмуртии единоличников. И согласно ним, в Удмуртии было коллективизировано 98,61 % крестьянских хозяйств. Коллективизация завершилась.

 1. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.839,л.1
2. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.839,л.4
3. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.839,л.11
4. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д..913,л.21
5. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.931,л.32
6. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.913,л.4
7. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.913,л.6
8. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.940,л.3
9. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.913,лл.13-14
10. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.933
11. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.957,л.20
12. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1007,л.44
13. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1007,л.44
14. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1007,л.80
15. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1014,л.92
16. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1096,л.90
17. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1014,л.90
18. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1045,с.53
19. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1172,л.23
20. Удмуртия: массовые репрессии 1930-1950 годов. Исследования и документы.Ижевск.,1993;с.68.
21. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1054,л.10
22. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1014,л.92
23. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1046,с.66
24. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1052,л.46
25. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1053,л.1-3
26. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.962,с. 10
27. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1075,с.20
28. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1046,л.66
29. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1148
30. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1172,лл.23-24
31. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1148
32. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1148
33. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1126
34. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1126
35. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1127
36. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1124
37. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1143
38. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1123
39. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1172
40. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1184
41. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1153,лл.28-29
42. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1184,л.63
43. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1154,л.37
44. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1139
45. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1243
46. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1285
47. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1315
48. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1456
49. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1459
50. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.1880,л.17
51. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.2381,л.97
52. ЦДНИ УР,ф.16,оп.1,д.2623,л.72